Мы пытались выбраться из развалин колонии. Госпитальное судно было пришвартовано к вспомогательной мачте и последовательно наполнялось содержимым обуглившегося и опустевшего помещения госпиталя. Силуэт огромного воздушного корабля вырисовывался на фоне рубиново-красного неба, озаренного тысячами огней. Сегодня все это представляется мне бегством из Содома и Гоморры прямиком в Ноев ковчег! Крошечные фигурки пациентов и персонала носились, охваченные паникой, по раздутому брюху госпитального судна, а над нами пролетали беспощадные военные корабли японцев. Они вынырнули из мрака ночи совершенно неожиданно, безрогие бестии небесных полей, чтобы посеять над Сингапуром свои пылающие зерна.

Наше сопротивление было совершенно бессмысленным. Вдалеке в поднебесье шевелились лучи нескольких прожекторов, и время от времени в их свете обнаруживались густые облака дыма, в которых можно было разглядеть части огромных воздушных крейсеров. Гремели три оставшиеся у нас зенитные пушки, посылая снаряды вверх, но те либо не попадали, либо взрывались о борта атакующих судов, не причиняя им вреда. Несколько наших истребителей промчались на скорости в четыреста миль сквозь темноту и безрезультатно обстреляли корпуса кораблей, но те были прочнее стали. Наших сбили направленными выстрелами. Я видел, как они уходят в штопор и бьются, точно испуганные колибри. Затем в них попадали магнезиумные пули и они с визгом уходили в пылающий хаос.

Наш корабль не принадлежал к судам новейшей конструкции – современные суда не часто встретишь на вооружении госпиталей. Сигарообразная гондола была далеко не такой уж прочной. В ней находились помещения для команды и пассажиров, размещались моторы, горючее и танки с балластом. Туда набилось такое количество человеческих существ, какое только могло вместиться. Поскольку я уже почти полностью поправился, я был на подхвате у врачей и медсестер. Без особой надежды на то, что корабль сможет отчалить, я помогал тащить по трапу нетранспортабельных больных. Трап был спущен с корабельного борта. Даже при нормальных обстоятельствах такая посадка была достаточно непростым делом, потому что корабль, пришвартованный на скорую руку, раскачивался и рвался со своих десяти стальных кабелей, приковавших его к земле.

Последний испуганный пациент был доставлен, последние медицинские сестры пробежали на борт с бинтами и одеялами, с медикаментами и средствами для перевязок, а воздухоплаватели высвобождали трап, чтобы затем втащить его на корабль. Ступени начали подскакивать, как сиденья карусели, когда я и один из механиков начали карабкаться в корабль. При этом я несколько раз оступался и так ударился, что едва не развалился на куски.

Неожиданно несколько зажигательных бомб попали в госпиталь одновременно. Темнота взорвалась ревущим пламенем. Еще несколько бомб сотрясли землю, но непостижимым образом ни одна не попала в судно. На миг меня ослепил пронзительный серебряный свет, и сильная волна жара обожгла лицо и кисти рук.

Еще прежде, чем трап был полностью втянут, я услышал, как где-то далеко в вышине ревет капитан: «Отдать швартовы!» Я искал, за что уцепиться, нашел трос ограждения, выронил ящики, которые тащил, и в отчаянии пытался забраться на последнюю ступеньку, прежде чем автоматически захлопывающийся люк размажет меня по стене. Вскорости зрение вернулось ко мне, и я увидел, как отпускаются кабели, точно им надоело держать корабль в объятиях. И вот я уже на корабле. Непосредственная опасность для меня миновала.

Глава третья

Падение

Немногим позже я увидел собрание тесно прижавшихся друг к другу строений – гавань Сурабайи. Торговый город, полуевропеец, полумалаец, был одним из немногих больших портов, переживших упадок торгового мореходства, вытесненного в других местах воздушным транспортом. В порту все еще собирались пароходы, и весь город выглядел неестественно приветливым в свете раннего утра. Я почувствовал глухой укол зависти и вместе с тем сильное желание, чтобы Сурабайе тоже довелось пережить то, что сталось с Сингапуром. Какое право имеет эта грязная, отвратительная портовая дыра существовать в неприкосновенности, если величественный монумент гуманной, ведомой идеалами империи сгинул в крови и пламени?

Я тотчас выбросил эти чудовищные мысли из головы. Через несколько минут мы возьмем курс на море.

Неожиданно весь корабль затрясся, и я позвал персонал на помощь, когда некоторые пациенты начали со стоном задавать вопросы или хныкать в ужасе. Корабль повернулся, начал проводить почти неконтролируемый маневр, и я полностью потерял город из виду. Я видел только, как по волнам идет баркас, оставляя на воде белый шрам пены. Сверху раздавалось своеобразное постанывание, как будто газовые камеры и сам шар возмущались перегрузками.

Мы начали терять высоту.

Снова зазвучали жалобы пациентов, и мы делали все, что могли, чтобы успокоить их, уверить, что все в порядке и скоро они будут уже лежать в кроватях безопасного госпиталя Сурабайи.

Я видел, как море приближается к нам, затем снова удаляется. Мы продвигались вперед толчками, как будто катались на огромном аттракционе, вроде «русских гор». Где-то на палубе разбился целый склад посуды, и я не мог сделать большего, как держаться на ногах.

И тут я, к своему ужасу, увидел под нами крыши города. Гондола едва не царапала брюхом самые высокие дома, когда мы проходили над ними. Мы полностью отвернули от моря и теперь нас несло в глубь страны! Капитан медлил с решением, пока не стало слишком поздно.

Я услышал, как гудит бортовая рация, потом раздался напряженный голос старшего офицера. Мы уже как раз хотели садиться, когда неожиданно поднялся сильный ветер и уничтожил все наши расчеты. Капитан намеревался провести корабль наискось через остров и спуститься на воду поблизости от Джакарты. Это был ближайший город, который мы могли достичь ввиду имеющегося направления ветра. Но было уже выпущено значительное количество газа, и нам, вероятно, не удастся больше набрать нужную высоту. В таком случае придется совершить вынужденную посадку.

Я слишком хорошо знал, что это означает. Корабль был перегружен. Если он рухнет на землю, то слишком велика вероятность того, что погибнем мы все.

Пациент, который после успокоительной таблетки был вырван из сна голосом старшего офицера, в ужасе закричал. Одна из сестер поспешила к нему, чтобы утихомирить его.

Корабль закачался и так круто задрал нос, что палуба отвесно наклонилась. Затем нос снова нырнул вниз и несколько предметов, не закрепленных заранее, начали скользить. Я уперся ногой в переборку. Сквозь иллюминатор я видел, как за нами следует воздушный корабль, как будто пытается выяснить причину столь резких колебаний нашего курса. Затем он явно отказался от всякой надежды на наше спасение и снова повернул в сторону открытого моря.

Сурабайя осталась позади. Теперь под нами простиралась широкая равнина аккуратно возделанных рисовых полей, ряды мандариновых деревьев и полей сахарной свеклы. Мы летели так низко, что я мог увидеть головы крестьян, которые глядели вверх, когда наша тень скользила по их полям. Затем меня ударило о переборки. Новый порыв ветра схватил корабль и завертел, так что теперь можно было увидеть зеленые плантации на мрачных склонах вулканов Явы.

Я думал, мы врежемся в горы. Кое-где над ними поднимался желтоватый вулканический дым. Я инстинктивно ухватился покрепче. Но нам удалось миновать первую горную цепь. Теперь впереди показались густые серые дымные облака, поднимавшиеся вверх, как клубок сонных змей.

Корабль снова задрал нос, и мы поднялись на несколько метров. Поврежденные стабилизаторы выделывали сумасшедшие зигзаги. Я мог видеть, как наша удлиненная тень носится по земле в сумасшедшем танце. Затем наш полет выровнялся, но мне было слишком ясно, что скоро мы разобьемся об один из действующих вулканов, что господствуют над Явой.

Следующий рывок настиг меня неожиданно, я потерял опору, упал и увидел, что корабль сбросил свой водный балласт. Вода пронеслась по пыльным склонам вулканов внезапной грозой. Вероятно, нам все же удастся дотянуть до моря по другую сторону полуострова.